«Смерть африканского охотника», анализ рассказа Аверченко

Рассказ Аркадия Аверченко «Смерть африканского охотника» вошёл в его сборник юмористических рассказов «О хороших, в сущности, людях» (СПб., 1914).

Жанр и литературное направление

«Смерть африканского охотника» – это юмористический рассказ о ребёнке, «книжном» мальчике, и о его взрослом окружении, изображённом в ироническом духе чеховского реализма (ср. рассказ Чехова «Мальчики»). Рассказ к тому же ещё имеет и автобиографический характер: описан город детства Аверченко – Севастополь, характер и занятия его отца, знакомые севастопольцы и реальное событие в жизни города – приезд передвижного зверинца. И всё это подано не с сатирической злобой, а с тёплой иронией, в соответствии с названием сборника – «О хороших, в сущности, людях».

Тема, сюжет и композиция

Тема и одновременно сюжет рассказа – драматическое прощание с детством. Прощание происходит резко и вдруг, в один день. Детство, «сладкое изумительно-интересное детство», убито без долгих мучений, наповал. Как говорится в заключительной фразе рассказа, «в слонов лучше всего стрелять разрывными пулями».

Сюжетная композиция рассказа организована таким образом, чтобы взрослый читатель постепенно вникал в логику десятилетнего ребёнка и проникался остротой его переживаний.

Рассказ состоит из трёх глав, имеющих названия.

Первая глава («Общие рассуждения. Скала») – экспозиция и завязка.

Экспозиция – мрачная аллегория жизни, принадлежащая, по словам рассказчика, его «другу, моральному воспитателю и наставнику Борису Попову». Он «часто говорил своим глухим, ласковым голосом;

— Знаете, как бы я нарисовал картину «Жизнь»? По необъятному полю, изрытому могилами, тяжело движется громадная стеклянная стена… Люди, с безумно выкатившимися глазами, напряжёнными мускулами рук и спины, хотят остановить её наступательное движение, бьются у нижнего края её, но остановить её невозможно. Она движется и сваливает людей в подвернувшиеся ямы — одного за другим… Одного за другим! Впереди её — пустые отверстия могилы; сзади — наполненные засыпанные могилы. И кучка живых людей у края видят прошлое: могилы, могилы и могилы. А остановить стену невозможно. Все мы свалимся в ямы. Все».

Тут же следует интригующая завязка: «…пока ещё стеклянная стена не смела меня в могилу, хочу признаться в одном чудовищном поступке, совершённом мною в дни моего детства. Об этом поступке никто не знает, а поступок дикий и для детского возраста неслыханный: у основания большой жёлтой скалы, на берегу моря, недалеко от Севастополя, в пустынном месте — я закопал в песке, похоронил одного англичанина и одного француза…»

Тут же рассказчик представляет, во-первых, других (кроме одного англичанина и одного француза) действующих лиц своей истории: «моего отца, индейца Ва-пити и негра Башелико. А за ними в тяжёлых прыжках и извивах мощных тел мечутся львы, тигры и гиены». Здесь же, во-вторых, обозначено и место действия: «Мои родители жили в Севастополе, чего я никак не мог понять в то время: как можно было жить в Севастополе, когда существуют Филиппинские острова, южный берег Африки, пограничные города Мексики, громадные прерии Северной Америки, Мыс Доброй Надежды, реки Оранжевая, Амазонка, Миссисипи и Замбезе?…

Проза жизни тяготила меня. Я уходил на несколько вёрст от города и, пролёживая целыми днями на пустынном берегу моря, у подножия одинокой скалы, мечтал… Солнце накаливает морской песок у моих ног, тени постепенно удлиняются, а я, вытянувшись в холодке под облюбованной мною скалой, книга за книгой поглощаю двух своих любимцев: Луи Буссенара и капитана Майн-Рида».

Итак, это прелюдия, завязка. Основное же развитие сюжетного действия происходит во второй главе –
«Первое разочарование».

В начале этой главы отец «сообщил мне, что к нам едет настоящий зверинец»:

— Понимаешь — львы есть! Тигры! Крокодил! Удав! Укротители и хозяин у меня кое-что в лавке покупают, так говорили. Вот это, брат, штука! Индеец там есть стрелок, и негр.

— А что негр делает? — спросил я с побледневшим от восторга лицом.

— Да уж что-нибудь делает, — неопределённо промямлил отец. — Даром держать не будут… Весь чёрный, как ни поверни. На первый день Пасхи пойдём — увидишь».

И вот наступает этот день, и поначалу всё идёт неплохо: «Кто оценит симфонию звуков хриплого аристона, хлопанья бича и потрясающего рёва льва? Где слова для передачи сложного дивного сочетания трёх запахов: львиной клетки, конского навоза и пороха?»

«Однако, когда я опомнился, многое в зверинце перестало мне нравиться.

Во-первых — негр.

Негр должен быть голым, кроме бёдер, покрытых яркой бумажной материей. А тут я увидел профанацию: негра в красном фраке, с нелепым зелёным цилиндром на голове. Во-вторых, негр должен быть грозен. А этот показывал какие-то фокусы, бегал по рядам публики, вынимая из всех карманов замасленные карты, и, вообще, относился ко всем очень заискивающе.

В-третьих — тяжёлое впечатление произвёл на меня Ва-пити, — индеец стрелок из лука.

Правда, он был в индейском национальном костюме, украшен какой-то шкурой и утыкан перьями, как петух, но… где же скальпы? Где ожерелье из зубов серого медведя-гризли?

Нет, всё это не то.

И потом: человек стреляет из лука — во что? — в чёрный кружок, нарисованный на деревянной доске.

И это в то время, когда в двух шагах от него сидят его злейшие враги, бледнолицые!

— Стыдись, Ва-пити, краснокожая собака! — хотел сказать я ему. — Твоё сердце трусливо, и ты уже забыл, как бледнолицые отняли у тебя пастбище, сожгли вигвам и угнали твоего мустанга. Другой порядочный индеец не стал бы раздумывать, а влепил бы сразу парочку стрел в физиономию вон тому акцизному чиновнику, сытый вид которого доказывает, что гибель вигвама и угон мустанга не обошлись без его содействия».

Увы! Ва-пити забыл заветы своих предков. Ни одного скальпа не содрал он сегодня, а просто раскланялся на аплодисменты и ушёл. Прощай, трусливая собака!

…Лев! Царь зверей, величественный, грозный, одним прыжком выносящийся из густых зарослей и, как гром небесный, обрушивающийся на спину антилопы… Лев, гроза чернокожих, бич стад и зазевавшихся охотников, прыгал через обруч! Становился всеми четырьмя лапами на раскрашенный шар! Гиена становилась передними ногами ему на круп!…

Прошу не осуждать меня за кровожадность… Я рассуждал, так сказать, академически.

Всякий должен делать свое дело: индеец снимать скальп, негр — есть попавших к нему в лапы путешественников, а лев — терзать без разбору того, другого и третьего, потому что читатель должен понять: пить-есть всякому надо.

Теперь я и сам недоумеваю: что я надеялся увидеть, явившись в зверинец? Пару львов, вырвавшихся из клетки и доедающих в углу галёрки не успевшего удрать матроса? Индейца, старательно снимающего скальпы со всего первого ряда обезумевших от ужаса зрителей? Негра, разложившего костёр из выломанных досок слоновой загородки и поджаривающего на этом костре мучного торговца Слуцкина?

Вероятно, это зрелище было бы единственное, которое меня бы удовлетворило…»

Дальше и того хуже: отец пригласил на вечер в гости хозяина зверинца, индейца и негра. В этот самый вечер и совершается развязка сей трагической истории. Третья, заключительная глава так и называется: «Второе разочарование. Смерть».

Индеец Ва-пити и негр Башелико явились в гости «в серых пиджаках, которые сидели на них, как перчатка на карандаше… Боже, Боже! Они ели кулич. После жареного миссионера — кулич! А грозный индеец Ва-пити мирно съел три крашеных яйца, измазав себе всю кирпичную физиономию синим и зеленым цветом. Это — вместо раскраски в цвета войны…

Кончилось тем, что отец, хватив киевской наливки свыше меры, затянул «Biють вiтри, вiють буйнi», а индеец ему подтягивал!!»

Утром, когда ещё все спали, рассказчик встал и тихо побрёл по берегу бухты.

«Долго брёл, грустно брёл.

Вот и моя скала, вот и расселина — моё пище- и книгохранилище.

Я вынул Буссенара, Майн-Рида и уселся у подножия скалы. Перелистал книги… в последний раз.

И со страниц на меня глядели индейцы, поющие: «Biють вiтри, вiють буйнi», глядели негры, танцующие польку-мазурку под звуки хохлацкого торбана, львы прыгали через обруч и слоны стреляли хоботом из пистолета…

Я вздохнул.

Прощай, моё детство, моё сладкое изумительно-интересное детство…

Я вырыл в песке, под скалой яму, положил в неё все томики француза Буссенара и англичанина капитана Майн-Рида, засыпал эту могилу, встал и выпрямился, обведя горизонт совсем другим взглядом… Пиратов не было и не могло быть; не должно быть.

Мальчик умер.

Вместо него — родился юноша».

По писателю: Аверченко Аркадий