«Петька на даче», анализ рассказа Андреева

История публикации

Рассказ Леонида Андреева «Петька на даче» впервые напечатан в сентябрьской книжке «Журнала для всех» за 1899 год.

Жанр и литературное направление

В ранних рассказах Леонида Андреева (как не раз отмечали критики и как заявлял и он сам) очевидны традиции Диккенса и Достоевского. Именно в этих реалистических традициях в целом выдержано повествование о маленьком обитателе городского дна (тема для реализма ХІХ века отнюдь не новая).

Однако уже и в этом незатейливом рассказе Леонид Андреев обнаруживает то свойство своего таланта – современность поворачивать к читателю гранями и гримасами обречённого мира, – за которое при жизни писателя его причисляли то к «декадентам», то к «символистам», а посмертно даже пытались объявить отцом русского экспрессионизма.

Тема, идея, персонажи, сюжет, композиция

Чудовищный разрыв современной городской жизни с природой и необходимость вернуться к ней – тема и идея скорее для просветителя XVIII, чем для реалиста конца ХІХ века. Но поскольку Андреев начинал свой писательский путь в эпоху расцвета русского символизма и, как было сказано, многими воспринимался в его контексте, постольку абстрактные темы и глобальные идеи отнюдь не чужды природе его дарования.

Указанные тема и идея обозначены уже в самом названии рассказа. Главный его герой Петька – десятилетний мальчик, который до описываемого события ни разу не был за пределами Москвы и небо, «ясное и широкое», за все годы своей жизни видел только с крыши, куда изредка забирался тайком от взрослых. А дача, о которой до описываемого события Петька тоже ничего не слышал, – предмет его смутной и никак не называемой тоски в течение всех его десяти лет. В экспозиции рассказа «Петька не знал, скучно ему или весело, но ему хотелось в другое место, о котором он ничего не мог сказать, где оно и какое оно». А ближе к развязке, после недели, проведённой на даче, «про город он забыл, а другое место, куда ему всегда хотелось уйти, – уже найдено». Для любителей символизма можно добавить, что Петька – тёзка того самого императора, который в своё время загнал россиян в каменные стены «мегаполисов»: не только сотворил на болотах искусственный, «выморочный» (с точки зрения большинства символистов) Санкт-Петербург, но также инициировал превращение Москвы (в его время вполне деревенской) в «европейский город» в худшем смысле этого слова.

Кроме Петьки, в рассказе есть ещё Надежда – его мать, кухарка у богатых нанимателей. Её имя также вполне символично. В конце рассказа у Петьки всё же ещё остаётся надежда, что мать приедет за ним и снова отвезёт его на дачу. Но, так сказать, в большом времени эта Надежда тяжким бременем должна лечь на душу и жизнь самого Петьки, который, как рассуждает и надеется его мать, «уже три года живёт у парикмахера и тот обещал поставить его на ноги, и это будет очень хорошо, потому что женщина она одинокая и слабая и другой поддержки, на случай болезни или старости, у неё нет».

Остальные персонажи чётко делятся на две группы: те, с кем Петька живёт в городе, и те, кого он встречает на даче.

Городские – парикмахер Осип Абрамович, его больная жена, его подмастерья Прокопий и Михайла и мальчик на побегушках, тринадцатилетний Николка. Сам Петька – младший мальчик на побегушках, которого Николка, по его собственной инициативе, не только наставляет в парикмахерском деле, но и воспитывает личным примером, причём Николкино воспитание тесно связано с жизнью нынешних и будущих парикмахеров, трудящихся близ «квартала, заполненного домами дешёвого разврата»: «Николка знал по именам многих женщин и мужчин, рассказывал о них Петьке грязные истории и смеялся, скаля острые зубы. А Петька изумлялся тому, какой он умный и бесстрашный, и думал, что когда-нибудь и он будет такой же. Но пока ему хотелось бы куда-нибудь в другое место... Очень хотелось бы». И пока Петька не попал «в другое место», у него около глаз и под носом «прорезались тоненькие морщинки, точно проведённые острой иглой, и делали его похожим на состарившегося карлика».

На даче Петька сразу подружился с гимназистом Митей. Митя был опытный дачник, он показал Петьке дачные достопримечательности и научил его всем премудростям рыбалки. И Петька «изумительно помолодел». Но «в исходе недели барин привёз из города письмо», в котором парикмахер извещал Надежду, что один из его подмастерьев заболел, и срочно требовал Петьку назад.

«И тогда Петька удивил мать, расстроил барыню и барина и удивился бы сам, если бы был способен к самоанализу: он не просто заплакал, как плачут городские дети, худые и истощённые, — он закричал громче самого горластого мужика и начал кататься по земле, как те пьяные женщины на бульваре. Худая ручонка его сжималась в кулак и била по руке матери, по земле, по чем попало, чувствуя боль от острых камешков и песчинок, но как будто стараясь ещё усилить её.
Своевременно Петька успокоился, и барин говорил барыне, которая стояла перед зеркалом и вкалывала в волосы белую розу:
— Вот видишь, перестал, — детское горе непродолжительно.
— Но мне всё-таки очень жаль этого бедного мальчика.
— Правда, они живут в ужасных условиях, но есть люди, которым живётся и хуже. Ты готова?»

И они отправились в сад Дипмана, где в этот вечер были назначены танцы под военный оркестр. Да и каждый вечер в этом саду, как мы знаем из его истории, бурлила светская и театральная жизнь. Пользуясь близостью к Москве (дело происходит в Царицыне, где в то время живёт и сам Леонид Андреев), сюда летом приезжали с концертами певец Шаляпин, дрессировщик Дуров и даже давались спектакли актёрами Малого и Художественного театров… Но эта, «культурная» Москва, саркастически, хоть и мельком, изображённая в рассказе, не чувствует себя ничем обязанной Надежде, Петьке и тем, которым ещё хуже. Мол, скажите нам спасибо, что мы даже позволили нашей кухарке взять сына с собою на дачу…

В финале рассказа вновь постаревший Петька («Глаза были сонливы и апатичны, тонкие морщинки, как у старого человека, ютились около глаз и под носом») рассказывал Николке «о даче и говорил о том, чего не бывает, чего никто не видел никогда и не слышал». Николка реагировал так:

— Вот черти! Чтоб им повылазило!
— Кто черти?
— Да так... Все.

Комментируя этот рассказ, даваемый детям в сокращении (под сокращение попадало всё относящееся к «дешёвому разврату»), учителя советской школы обычно говорили: «Прошло лет семнадцать – и им повылазило». И разве так уж были они неправы?

По писателю: Андреев Леонид Николаевич