«Мой дар убог», анализ стихотворения Баратынского

История создания и публикации

Стихотворение было написано в 1828 году и впервые опубликовано в альманахе «Северные цветы на 1829 год» вместе с другими стихотворениями Баратынского, под общим заглавием «Антологические стихотворения». В 1835 году было перепечатано в собрании стихотворений и поэм Баратынского (Стихотворения Евгения Баратынского. М., 1835. Ч. 1: Стихотворения. Ч. 2: Поэмы), с незначительным разночтением стихов 4 – 5.

Композиция, образы, тропы

В отношении композиции стихотворения прежде всего бросается в глаза мастерский перенос окончания фразы, начатой в первой строфе, – во вторую:

Мой дар убог, и голос мой не громок,
Но я живу, и на земли мое
Кому-нибудь любезно бытие:

Его найдёт далёкий мой потомок

В моих стихах.

Таким образом, основной смысл поэтического послания («Моё бытие – в моих стихах») чётко распадается на две равные, равнозначные части: бытие и стихи. «В моих стихах» – это композиционная ось стихотворения, скрепляющая обе части воедино.

Далее бросается в глаза, насколько по-разному сделаны эти части. Основное поэтическое средство первой строфы – эпитеты, но какие! Все они, кроме одного, представлены не полными (как обычно), а краткими прилагательными – знаками того, что земное бытие человека преходяще, хоть кому-то и «любезно». И лишь эпитет последнего стиха первой строфы – далёкий потомок – принадлежит к числу так называемых постоянных эпитетов: потомок далёк всегда.

Совершенно иначе сделана вторая часть – вторая строфа стихотворения. Ведь когда поэт в первой части пытается кратко представить основные черты своей личности, своего бытия – он делает это обычным, описательным образом, и тут ему на помощь приходят эпитеты. Во второй части рассказ ведётся о том, что вообще делают или должны делать стихи, каково их главное предназначение в будущем, для которого они только и существуют, и каким представляется поэту воздействие его стихов на душу далёкого потомка:

Как знать? Душа моя
Окажется с душой его в сношенье,
И, как нашёл я друга в поколенье,
Читателя найду в потомстве я.

В этой строфе нет ни одного эпитета, ни одного тропа – они здесь неуместны, здесь ясно и просто говорится о важном. А ведь для души нет ничего важнее, нежели быть понятой, услышанной: душе в её земном бытии, «в поколенье», важнее всего найти друга. Теперь до конца становится понятна мысль первой строфы: другу – вот кому «любезно» наше бытие. Найти «в поколенье» друга важнее, чем найти «в поколенье» читателя. Только друг точно способен понять душу поэта, а поймёт ли её иной читатель-современник (не друг) – Бог весть.

Однако если стихи, которые и есть душа поэта, будут существовать и после его физической смерти, то вот тогда читатель станет жизненно необходим: ведь без него и душа поэта не будет существовать. Она не сможет существовать, если не «окажется с душой его (читателя) в сношенье». Два последних стиха афористически соотносят друга и читателя, ставя знак равенства между ними. Но только первый (истинный друг) может существовать лишь «в поколенье», а второй (истинный читатель) – «в потомстве».

Тема, жанр и литературное направление

Тема данного стихотворения – смысл и назначение поэзии в настоящем и в будущем. Соответственно стихотворение принадлежит к такому жанру (виду) лирики, как стихи о поэте и поэзии. Этот жанр является столь же древним, как сама лирика: видимо, именно поэтому данное произведение было представлено в цикле «Антологические стихотворения».

Особенно популярен этот жанр стихов о поэте и поэзии в европейской лирике эпохи Баратынского – эпохи позднего, исполненного саморефлексии, романтизма. Поздний романтик готов признать свой дар «убогим» и голос «негромким» на том простом основании, что его и не прельщает блеск «богатых» всяческими достоинствами, «громких» и «правильных» стихов. Голос истинного поэта и не должен звучать «в потомстве» громче, чем «в поколенье» звучала сама его личность, его душа. А ведь именно «в потомстве» у истинного романтика появляется шанс быть услышанным: творчество его предназначено не для того, чтобы «отразить» современность, а для того, чтобы «прорваться» в вечность или по крайней мере в будущее, где ждёт его пускай один, но истинный ценитель.

Метр, ритм, особенности рифмовки

Стихотворение написано тем же размером – пятистопным ямбом, с чередованием женской и мужской рифм, – что и стихотворение под названием «Муза» («Не ослеплён я музою моею…»), созданное в следующем, 1829 году и тоже впервые опубликованное в альманахе «Северные цветы», но уже на следующий, 1830 год. Таким образом, «Муза» звучит и воспринимается как своеобразное продолжение стихотворения «Мой дар убог…». Впрочем, рифмовка там иная: если в данном стихотворении она кольцевая (опоясывающая), то в стихотворении «Муза» первый и третий катрены написаны чередующимися рифмами, а второй последовательными.

Особого внимания от читателя «в потомстве» требует рифма «мое» / «бытие», где рифмуется звук je. Вот что пишет об этом современный филолог С. А. Фомичёв:

«По инерции обыденной первой строки обычно и вторую произносят: «Но я живу, и на земли моё», — пренебрегая окончанием предыдущего слова. И получается невозможная для стиха Баратынского стилистическая какофония. Нет, у него — коли «на земли», так непременно «мое», то есть опять же архаическая (а, стало быть, отнюдь не обыденная) форма слова, требующая соответствующей рифмы в третьей строке: «бытие» (а ни в коем случае не «бытиё», житьё-бытьё).

Вообще пристрастие Баратынского к рифме с огласовкой на архаическое е вполне очевидно».

Обретение «читателя в потомстве»

Таким читателем стал Осип Мандельштам. В статье «О собеседнике» (1913) он сравнил данное стихотворение с «запечатанной бутылкой», которую «мореплаватель в критическую минуту бросает в воды океана»:

«Читая стихотворение Баратынского, я испытываю то же самое чувство, как если бы в мои руки попала такая бутылка. Океан всей своей огромной стихией пришёл ей на помощь, — и помог исполнить её предназначение, и чувство провиденциального охватывает нашедшего. В бросании мореходом бутылки в волны и в посылке стихотворения Баратынским есть два одинаковых отчётливо выраженных момента. Письмо, равно и стихотворение, ни к кому в частности определённо не адресованы. Тем не менее оба имеют адресата: письмо — того, кто случайно заметил бутылку в песке, стихотворение — «читателя в потомстве». Хотел бы я знать, кто из тех, кому попадутся на глаза названные строки Баратынского, не вздрогнет радостной и жуткой дрожью, какая бывает, когда неожиданно окликнут по имени».

По писателю: Баратынский Евгений Абрамович